18

– Ну как тут наш Шахерезад? – спросил он.

– Обработка происходит в штатном режиме, – ответствовала камеристка Вера. – Остаётся облагородить тело клиента благовониями Береники.

– Это хорошо, – одобрил Трескучий. – Полагаю, что завтра будет приятно пахнуть в Мексиканском заливе или на Бермудах.

– Где? – удивилась камеристка Соня.

– Шутка! – рассмеялся Трескучий. – Я пошутил.

И Соня с Верой рассмеялись. Возможно, в штатном режиме.

А Куропёлкин подумал, что Мексиканский залив и Бермуды упомянуты Трескучим неспроста, и не для смешливых камеристок, а для него, бывшего артиста и подсобного рабочего, а зачем – неизвестно.

– Слово «благовоние» происходит от слова «вонь», – сказал Куропёлкин.

Ничего вроде бы особенного не сказал, вслух подумал (в последние годы его вдруг стали посещать досужие соображения о происхождении тех или иных слов), но Трескучий рассвирепел:

– Остряк! Дерзить продолжает! Воображает себя Гаврошем Фуко! Очень скоро узнаешь, что такое вонь и от кого и от чего воняет! А вы, сударыни, ничего этакого дурного и опасного для Нины Аркадьевны в нём не обнаружили?

И произнося «сударыни», Трескучий свирепость не утерял, он будто бы хотел сейчас же услышать от камеристок нечто обличающее их клиента. «Нажил врага», – подумал Куропёлкин. Хотя что это меняло в нынешнем его состоянии?

– Ничего такого не обнаружили, – твердо заверила Трескучего сударыня Вера. – Анализы его вы вручили нам сами. Они хорошие. Для его случая – безупречные.

Трескучий хотел было что-то произнести, но телефонным звонком был отозван в иные помещения.

Вера и Соня продолжили обработку и исследование возможностей Куропёлкина, надо полагать в штатном режиме. Через полчаса вернулся Трескучий, выслушал доклад камеристок и хмуро протянул Куропёлкину пакет со специальным ночным бельем.

Загрузка...